«На суше и на море» - 90. Фантастика - Страница 28

Однако чуть забрезжил рассвет, мы снова услыхали в трюме грохот и скрежет, а нос «Томаса Хайка» стал опять погружаться все глубже и глубже. Вскоре передняя переборка, которая обычно находится в вертикальном положении, оказалась у нас под ногами, и лампа теперь висела на стене, в которую превратился потолок. Нам показалось, что настало время выбираться из нашего убежища. В рубке были привинченные к полу скамьи, с их помощью мы вскарабкались на трап, ведущий в рубку, и спустились по нему вниз, вместо того чтобы подняться, как это бывает в обычном положении. Выбравшись из рубки, мы увидели перед собой часть нашей палубы, стоящей вертикально, наподобие стены дома, построенного на воде, как, рассказывают, дома в Венеции. Шлюпка, которую мы привязали длинной веревкой к двери рубки, теперь спокойно плавала в двадцати футах под нами. Мы подтянули ее так близко, насколько оказалось возможным, и стали опускать вниз на веревке нашего Сэма. После долгих раскачиваний он наконец попал в шлюпку и, взяв весла, пытался удержать ее прямо под нами, пока мы по веревке спускались вниз. Оказавшись в лодке, мы перерезали канат и стали грести что есть сил. Отплыв на безопасное, с нашей точки зрения, расстояние, мы остановились, чтобы взглянуть на «Томаса Хайка». Держу пари, никто из вас не видел в своей жизни ничего подобного. Судно погрузилось в воду на две трети и стояло вертикально, вверх кормой. Руль теперь находился на уровне марселя, а гребной винт обнажился.

Груз в трюме настолько сместился к носу, что судно почти перевернулось. Пойти ко дну мешал лишь воздух между переборками отсеков, куда не проникла вода. Довершением к этому плачевному зрелищу был перевернутый флаг, обозначающий сигнал бедствия, который развевался на кормовой мачте. Уже рассвело, но мы почему-то еще не видели остальных шлюпок. Мы предполагали, что они не станут отплывать очень далеко, а отойдут лишь на безопасное расстояние, чтобы дождаться рассвета. Но очевидно, все были до того напуганы, что гребцы старались вовсю и оказались теперь значительно дальше, чем рассчитывали. Итак, мы весь день оставались в шлюпке и не спускали глаз с «Томаса Хайка». Судно держалось на плаву и, казалось, больше не собиралось погружаться в воду. Не имело смысла трогаться с места, так как мы не знали, куда плыть. К тому же мы думали, что с проходящего мимо судна скорее заметят торчащую из воды корму парохода, чем нашу крошечную шлюпку. Запасов у нас было вроде бы достаточно, и мы решили поочередно стоять на вахте, дав возможность другим отдыхать.

На следующее утро картина была все та же. Правда, теперь на море была небольшая зыбь, и пароход покачивался на волнах, но держался все так же прямо. Следующая ночь была похожа на предыдущую, однако утром мы обнаружили, что нас отнесло на почтительное расстояние от «Томаса Хайка», который, впрочем, пребывал в том же положении, подобно бую, поставленному на отмелях.

Мы по-прежнему не видели ни одной шлюпки и почти уже не надеялись их увидеть. Скудный завтрак, состоящий из сухарей и остатков вареного мяса, отнюдь не способствовал хорошему настроению. Мы сидели, умирая от тоски, когда Вильям Андерсон сказал:

— Слушайте, мы будем полными дураками, если так и будем здесь сидеть, дрожа от холода и питаясь этими паршивыми сухарями, в то время как в двух шагах от нас полно еды и есть все, чтобы согреться. Если пароход продержался на плаву двое суток, он с таким же успехом может продержаться еще неизвестно сколько, а мы могли бы вернуться и взять все, что нам нужно.

— Отлично, — согласился я, так как уже устал от безделья. Сэм тоже поддержал это предложение.

Итак, мы отправились на судно и подошли к самой палубе, которая, как я уже говорил, теперь стояла вертикально, подобно стене дома. Дверь рубки — единственное отверстие в палубе — находилась в двадцати футах над нами, и веревки, которые мы привязали к поручням трапа в рубке, свисали вниз. Сэм, довольно проворный малый, забрался по одной из веревок наверх, а потом, завязав на ней несколько узлов на расстоянии фута один от другого, бросил веревку нам, так как ни я, ни Вильям Андерсон не смогли бы забраться по веревке, если бы на ней не за что было ухватиться руками. Огромных трудов стоило нам влезть по канату вверх, тем не менее наконец мы оказались у трапа. Когда мы добрались по трапу до пола у рубки, который, как вы слышали, находился теперь перпендикулярно, как стена, мы вынуждены были воспользоваться мебелью, надежно привинченной к полу, чтобы оказаться у переборки, служившей теперь полом. Рядом с переборкой находилась небольшая комнатка, кладовая стюарда, в которой мы обнаружили изрядные запасы провианта, сваленного теперь в большую кучу.

Коробки с бисквитами, консервные банки, многочисленные бутылки в оплетках представляли собой беспорядочное нагромождение в одном углу кладовой, все содержимое ящиков смешалось. Вильям Андерсон и я бросились отбирать то, что нам могло понадобиться, а Сэму велели пробраться в какую-нибудь из кают, находившихся по четыре с каждой стороны рубки, и принести несколько одеял и простыней, из которых мы могли бы соорудить себе навес, так как днем в лодке было жарко, а ночью холодно. Собрав все, что считали нужным, Андерсон и я пробрались к себе в каюты, чтобы забрать все, что хотели спасти. Сборы были в самом разгаре, когда Сэм, который находился в дверях рубки, громко сообщил, что начинается дождь. Сначала я хотел крикнуть ему: «Захлопни дверь в рубку, чтобы вода не попала внутрь!» Но потом передумал и чуть не расхохотался над такой нелепостью. Над входом в рубку была небольшая надстройка, с одного края которой имелась дверь. В том положении, в котором сейчас находилось судно, надстройка была прямо над входом в рубку, так что дождь никак не мог проникнуть внутрь. Вскоре мы услышали, как дождь вовсю забарабанил по корме. Мы взобрались на трап и выглянули наружу. Вокруг была густая пелена дождя, какую можно увидеть только в тропических широтах.